На его лице проступило негодование, патетическое изумление, но вместе с тем я заметил нечто вроде уважения, словно я чаянно или нечаянно попал в самую точку: что стоит нарушить слово, данное противнику-дикарю? Все равно если бы наши заокеанские герои таким же образом ускользнули из вьетнамского или иракского плена! Дома еще и медаль бы дали за «военную хитрость».
По городу проехали герольды, под звуки труб возвестили, что сегодня в полдень состоится свадебная церемония: благородный король Фердинанд Барбаросса берет в жены Алевтину, дочь короля Джона Большие Сапоги, властелина богатой и цветущей земли королевства Фоссано, благодаря чему наступит вечный мир и благоденствие, ибо никто и никогда не посмеет напасть на объединенные силы двух могучих королей. На всех перекрестках прокричали, что действо произойдет в храме Каталаунской Девы. В городе праздничная суета, горожане вырядились в лучшие платья, всюду радостные вопли, а то и песни, что значит, кто-то уже начал праздновать свадьбу короля, который последние десять лет вообще не показывался в столицу, расширяя мечом и укрепляя пределы.
Минут через десять я отыскал его в закутке между пустым складом и неработающей кузницей. Он увидел меня и вошел в кузницу. Я скользнул следом, проследив, чтобы никто не заметил, и прикрыл дверь.
— Возможно, вам даже открыто, почему не гаснет? Увы, ничто не удалось, горит… Пробовали даже песком, сто сорок мешков занесли, засыпали вместе со столом… руки бы вырвать тому, кто посоветовал! Песок раскалился, начал течь, как вода, превращаясь в такой странный студень, что отец настоятель распорядился даже насчет всенощной молитвы, из-за чего потом стыдился, ибо такие поступки, как он сказал, — попытка заставить высшие силы служить нашему ничтожеству… Он даже епитимию сам на себя наложил! Уж и не знаю, каких трудов стоило потом выгрести этот застывший студень, который с таким трудом разбивали каменотесы! А сейчас у нас нет свободных людей, чтобы занимались разгадкой такого огня.
Он смотрел внимательно, в черных глазах неожиданно промелькнула грусть, уголки рта опустились.
— Брат паладин, то была одна жизнь, а потом другая. Они порвали с прошлым, стали жить смиренно и благочестиво!