Ветерок треплет десятка три разноцветных флагов и стягов, а также великое множество прапорцов на шатрах. Для зрителей уже установили множество лавок в несколько рядов, и только на первом вместо одной из лавок — кресла. Два из них — с высокими спинками, где должны сидеть король Барбаросса и его жена Алевтина, сейчас пока что невеста, и еще шесть кресел попроще.
Наблюдая за полем, все же заметил, как среди знатных гостей появился, осмотрелся и тут же двинулся в нашу сторону этот маркграф, как его, ах да, Зингерлефт. Хорошее имя поганит, гад, мог бы назваться каким-нибудь Бартоломео. Или Петруччи. За маркграфом едва поспевает толстенький человечек, я узнал городского судью по золотой цепи на груди, очень уж неприметный человек, а следом в отдалении — трое из рыцарей-южан.
— Все, — сказал я как можно тверже, — что Господь делает, делает к лучшему. Он знает, что надо, а мы лишь блуждаем впотьмах даже при ярком свете. Еще Господь сказал: лучше с умным потерять, чем с дурнем найти… Так что давайте сигнал. Постараемся не посрамить… и костьми, как говорится в песне, положить всех недругов…
Против воли шелохнулось раздражение, только эльфов или дриад не хватает, ненавижу такое неопрятное смешение жанров, это же дурной вкус, как этого не понимают идиотики. Для них пестрое платье цыганки, сшитое из множества ярких лоскутков, безобразное и бесформенное, предпочтительнее строгого и изящного костюма от модельера со вкусом. А Господь наш еще тот дизайнер, вкус у него о-го-го, недаром же он лучшим из людей вылепил меня…
Замерев, я вращал рукой над молотом, а этот упорный жучок все пытается вылезти наружу. От жемчужинки приятное тепло, словно держу разогретую на солнце горошинку.
Сэр Смит добросовестно подумал, покачал головой.