В его глазах появилось злорадство, я не понял, по какому поводу, но услышал треск, повернул голову и едва успел пригнуться от падающего дерева. Зайчик на скаку сломал еще два ствола, как сухие тростинки, через пару мгновений мы догнали Барбароссу. Он оглянулся с удивлением и злостью.
Сэр Смит с уважением взглянул на Кадфаэля.
— Сэр Ричард, вы… вы под сенью милости Божьей!
— Не совсем, — ответил я. — У меня замки Амальфи, Амило и Верден со всеми принадлежащими им землями. Есть и свои вассалы. Но я изволю путешествовать налегке. Вот просто изволю!
— Кто знает? — отмахнулся Смит. — Не людьми, понятно. Мы ему как муравьи медведю. Но вот что в небе — дурной знак. Он появляется только перед великими потрясениями.
Они смотрели на меня с недоверием, я чувствовал, что меня понесло, как Остапа, но неожиданно ощутил в себе странное желание говорить вот такие вещи. Это, оказывается, хорошо, а ведь раньше и помыслить не мог, чтобы сказать что-то доброе, это ж сразу признаться в какой-то ущербности: крутой и независимый должен на все поплевывать, обо всем отзываться презрительно.