Я отсалютовал полусерьезно-полушутливо, развернул коня и выехал на место старта. На той стороне поля появился, как будто из полосы серого тумана, рыцарь в легких доспехах, на красивом тонконогом коне, больше пригодном для скоростных скачек. Левая сторона прикрыта треугольным гербом с изображением вздыбленного льва, забрало поднято, но лицо я рассмотреть не успел: прозвучал первый сигнал. Всадник опустил забрало, а по второму пришпорил коня и ринулся мне навстречу.
И все-таки они чем-то раздражают. Сперва доказывал себе, что во мне просто вопит зависть бедного к богатым, потом сообразил, что в их лицах, разговорах и манерах раздражает именно постоянное подчеркивание превосходства. К тому же держатся так, словно прибыли на веселый карнавал. Для большинства рыцарей турнир — возможность показать удаль, для сэра Смита — возможность поправить финансы, для архиепископа — шанс поставить земли Каталауна под контроль церкви, а для этих южан — всего лишь маски-шоу, реконструкция, так сказать, исторических событий… Прибыли подурачиться в отпуск. А вообще-то они, мол, строят железные дороги, создают ветвистую пшеницу, выращивают бесхвостых мышей, программируют на бэйсике…
— Ну-ка протруби погромче и объяви о Божьем Суде!
— У меня лучший конь в трех королевствах! — крикнул он гордо. — Вон там мелькнула золоторогая лань…
Король и Алевтина поднялись, девушки подхватили подол Алевтины, хор громко возгласил «Доминус». Они вышли на помост, застеленный красным, на хорах красиво и возвышенно восклицали «Аллилуйя, аллилуйя…».
Пес вздумал взять на себя снабжение нашего маленького отряда свежим мясом, таскает оленей, кабанов, гусей. Пару раз принес огромных трепыхающихся рыбин, хотя не видно вблизи ни ручья, ни реки, потом он начал приносить их все чаще, понравилось чувствовать себя водоплавающим монстром. Я всякий раз посматривал на брата Кадфаэля, но монах молчит, еще не знает, что когда-то начнут беречь природу и фауну. А если молчит религия, то мне тем более важнее потренировать собачку, чем беречь эту сраную природу.