Он, ворча, пробовал коня в разных аллюрах, а когда тот сумел перейти из галопа в карьер со скоростью примерно миль тридцать в час, подобрел, изволил сообщить, что я купил неплохую лошадь. Неплохую. Скотина, мог бы назвать не лошадью, а конем, все же красивше.
Герольды протрубили, и глашатай прокричал добавочные требования к участникам: меч должен быть шириной не у́же чем в четыре пальца, это чтобы не прошел сквозь узкую щель забрала, обязательно затуплен с обеих сторон, рукоять не длиннее руки, обязательно с чашкой для защиты кисти. По указанию короля толщина и вес мечей будут проверены судьями перед схваткой, все мечи должны иметь клеймо…
Мне показалось, что Валленштейн посмотрел на меня с одобрением, я надменно отвернулся. Не хватало еще удостоиться похвалы от явного врага. На самом деле Барбаросса чем-то нравится: честен, себя не щадит на службе королевству, как понимает свою службу, в боях от опасности не прячется. Бывалые воины отзываются о нем как о полководце, что ест с ними из одного котла, спит у костра, завернувшись в плащ, тщательно готовит сражения, солдат бережет, раненых приказывает выносить с поля боя до единого, попавших в плен — выкупает…
Он не понял, но переспрашивать не стал, с отчаянием всматривался в закованных в доспехи из голубой стали всадников. Мимо нас проехал гигант, с поднятым забралом он походил на закованного в железо жука-носорога. И даже в пропорциях тот же жук: массивный, округлый, голова сильно вплюснута в покатые плечи, шлем как врос в цельнолитой панцирь, а руки и ноги кажутся жучьими из-за множества шипов с острыми, как у стерляди, концами.
— Ваша милость, — услышал я перепуганный голосок, — вы там надолго?
Мой противник, трижды перекувыркнувшись на земле, легко вскочил на ноги, поймал испуганную лошадь и сам отвел ее на мою сторону.