– Не чувствую, – признался я. – А ведь там, в саду, веселились совсем не отъявленные злодеи!.. Обычные горожане, только пьяные и раззадоренные… Но я убивал их без всякой жалости, и, самое худшее, что даже сейчас, когда давно остыл, все равно мне их не жалко. И то, что каждая жизнь священна, до меня как-то не доходит.
Через переулок плывут шероховато-цветные струи кисло-бугристого цвета, с этими понятно, вот еще густые потоки остро-соленого аромата пота, ничего угрожающего, и в то же время чувствуется некий привкус опасности…
– Но ведь город богатеет? Не так ли? Жители довольны? Хоть и перестали ходить в церковь.
Ни на те, которые ломать надо, ни на те, которые ломать… нехорошо.
Зайчик переступил через распростертого, тот поднялся и, не отряхиваясь, с диким ревом бросился обратно. Я покачал головой, что за город, что за город, куда церковь смотрит, с утра столько пьяных, а вдоль улицы выстроились женщины легкого поведения…
Все встали на колени вокруг камня, а их вожак, изображающий Сатану, остановился на вершине, помедлил, затем расстегнул пряжку на груди и резким движением отбросил балахон, который, оказывается, снимается как халат.