– А отцы города, этот ваш совет, естественно, самые богатые люди города?
Дюжие кузнецы, молотобойцы, бронники и кожемяки один за одним уходили в вышибалы и охранники. Город стал напоминать что-то очень знакомое, отвратительно знакомое…
Торкилстон насторожился, в глазах заплясали грозные искорки.
Он пошел за мной и смотрел, как я вытаскиваю из мешка и раскладываю по лавке рыцарские доспехи, меч и лук. Так и тянет влезть в доспехи, могучий соблазн укрыться, как черепаха, от кончика ушей до пят… но в городе это вызовет озлобление. Мол, хватит, натерпелись от рыцарей. Зато лук за плечами вполне демократичен, как и молот на поясе. Одежда же у меня подчеркнуто простая: из хорошего материала, но потертая и поношенная. Какой и надлежит быть у сильно обедневшего, а то и обнищавшего благородного. К таким злобы нет. Скорее брезгливо-снисходительное сочувствие.
– Так вот, – сказал я, – я бесконечно добр и очень не люблю убивать… Потому тебя и твоих сыновей оставляю в живых, вот такой я гуманист долбаный. Но в порядке материальной компенсации ты не только откажешься от всех попыток завладеть участком земли бедной женщины, но выплатишь ей… уже не тысячу золотых монет, а пять тысяч. Это я сейчас еще просто зол, но я уже не в ярости. Понял?
Он смотрел на меня со страхом, но на лице проступило усиленное внимание.