— Ничего замечательного. Я уже кончаю. После лондонской части торжеств наступает часть гейдельбергская. Соломон де Каус выстраивает для графа-избирателя висячие сады. Гвоздем представления выступает аллегорическая колесница, несущая Язона-жениха, а на двух мачтах корабля, сооруженного на колеснице, укреплены символы Подвязки и Золотого Руна. Думаю, вы не забыли, что то же сочетание эмблем я обнаружил в замке Томар… Все совпадает. В течение года после этого появляются розенкрейцерские манифесты. Это знак того, что английские тамплиеры, воспользовавшись помощью своих немецких друзей, забросили наживку в европейском масштабе, надеясь увязать звенья оборвавшейся цепочки.
Лоренца тоже была обеспокоена. Она почти каждый день заходила в издательство Гарамона и интересовалась новостями. Прежде это сделало бы Бельбо счастливым, а теперь стало причиной весьма мрачного заключения. Бывая здесь, Лоренца ускользала от него, поскольку приходила не к нему.
— Нет ничего проще, — отвечал Диоталлеви. — Они всегда в продаже, не в одном, так в другом магазине. Их постоянно перепечатывают. Как бы с возмущенным пафосом, из чувства исторического долга, но в конечном счете, даже с удовольствием. Таковы уж эти язычники.
И мы действовали по правилам. Ничего не изобретали, только сопоставляли имеющиеся кусочки. Так же действовал и Арденти, только он сопоставлял кусочки нелепо, а кроме того, будучи менее культурным человеком, он располагал меньшим количеством кусочков.
Раздались новые смешки. Думаю, Бельбо тоже их расслышал. Тут он встретился со мною глазами, так что сказанное им могло в равной степени предназначаться и мне, и остальным, а может быть, просто самому себе. Он сказал это почти шепотом, себе под нос, когда внимание к их персонам стало явно ослабевать.