Все же прошел ближе к дороге, через заросли. Крался осторожно, боясь лишнюю ветку шелохнуть. На самой верхушке склона присел, замерев. Гиены совсем ушли, на трупах пировали птицы. Зато в таком количестве, что тел под их черными растрепанными тушами и видно не было. Орали, дрались, толкались, взлетали и садились. Над местом побоища их еще летало дикое множество, кружась воронкой, как чаинки в перемешанном чае. И какая-то здоровая серая ящерица рвала куски мяса прямо из брюха павшей в постромках лошади, засовывая туда голову чуть не до середины шеи, отчего ее голова была покрыта кровью как краской. Тьфу, мерзость какая.
К счастью, мешки выпотрошили и до меня, зачем — не знаю. Осталось только схватить два больших дерюжных и броситься по дороге наутек, а то дышать становилось уже трудно. Заодно и выяснил, как гиены добежали до пещеры: склон оврага метров через сто становился уже пологим. По уму засаду устроили обозу — там ему вообще деваться некуда было.
Когда мы подошли ближе, винодел Борода нас увидел и широко заулыбался Вере. Сделал пару шагов навстречу, приобнял девочку ласково, мне же руку пожал вполне по-дружески.
— Зачем? — удивилась она. — Спать иди, я за час до дому доберусь.
Еще зал собраний был в стороне порта, туда захаживали все больше приезжие, купцы, моряки и другой временно оказавшийся на Большом Скате люд. Но главное собрание, естественно, было в главной же церкви, куда и несли меня сейчас ноги.