С десяти шагов Амфитрион всаживает копье в горло ближайшему телебою. Прикрывается щитом от дротика, ударившего сбоку. Второе копье прилетает косматому, похожему на волка после линьки, пирату в пах, превратив человека в комок боли. На гребне рычащего прилива сын Алкея возносится над полем боя, чтобы рухнуть в объятия войны. Тяжелый меч крушит шеи и ребра, рассекает жилы, дробит колени. Камень обдирает щеку, другой камень рвет ремни левого поножа. Медная «башня» сваливается под ноги, тонет в песке. Мелькает критская секира — он приседает, пропуская убийственный полумесяц над головой, и в зверином прыжке достает, дотягивается до чужого, жилистого бедра. Из рассеченной плоти хлещет кровь; Амфитриону заливает все лицо. Вкус меди, вкус соли; победный вкус. Он падает, вскакивает, и понимает, что настало время отлива. Его влечет назад, к морю.
— Итак, — ликовал микенский ванакт, — завтра я возвращаюсь домой. Там я очищу Атрея и Фиеста от пролитой крови. После чего сообщу Пелопсу об отказе.
«Сын уехал в Микены. Брат уехал в Микены. Младший брат, и тот…»
— Убегает она, — жалуется Тритон. — Хорошо, ты пришел.
Его всю жизнь звали дядькой. Кормчий с младых ногтей, случалось, он недоумевал: почему? У него и племянников-то нету… Наверное, судьба. Вот Зевс — Громовержец. А он, Локр — дядька. И ничего не поделать.