Амфитрион смеется. Парень быстро соображает. Так быстро, что хорошо иметь Аркесия на своей стороне. Копий хватает, не хватает умных голов. Мои сыновья будут сильными и умными, думает он. Все считают, что я иду на войну за славой. За богатством. Из-за клятвы, наконец. А я иду за сыновьями. Иногда, чтобы прийти на ложе к жене, надо дать славный крюк. Иначе не получится.
«Вот и все, — понял Амфитрион. Чувствуя себя на краю скалы, за мгновение до прыжка, сын Алкея больше не нуждался в спасительной лжи. — Сейчас он расскажет правду. Из лучших побуждений. Как примут микенцы рассказ сироты? Мы с дядей дрались за копье, тут подоспел Тритон и размозжил голову ванакта дубиной. Слуга и господин вместе прикончили правителя Микен, ибо господин не справился в одиночку. Вернется Тритон — нас казнят обоих…»
— Умоляет, — повторил Алкей. — Взывает к милосердию.
Стряпуха заглянула под крышку, хмыкнула с удовлетворением — и добавила ломтики сладкого перца, а также дольки агуроса. Выждав, пока овощи дойдут, она деревянной ложкой, способной оглушить циклопа, принялась таскать лакомство из котла в особую корзинку. Масло текло на землю, привлекая псов. Мальчик палкой отгонял свору от ковриг ячменного хлеба. Ребенок, и тот знал: вкушая пищу без хлеба — навлекаешь на себя гнев богов.
Прохрипел, вытолкнул, выплюнул два слова — и отпустило. Амфитрион мотнул головой, возвращая ясность рассудку. Что за наваждение? Просто девчонка в лесной глуши. Молоденькая, лет тринадцати. Поет, танцует, радуется. Вакха славит? Ну и что? Прошли те времена, когда путники опасались яростных менад. Сгинули во мгле былого. Теперь — празднества, шествия, хороводы; ну, оргии — не без того. Дионисии. Уступи дорогу толпе вакханок — не тронут тебя, пройдут мимо. А уж одинокая вакханка и вовсе безобидна…
— Понял. Не было сыновей. Что тут сложного?