— Таран! Несите таран! — надрывался Кефал.
И ощутил, как давит на плечи груз двойной клятвы.
Лагерь просыпался. Пряди тумана мешались с дымом первых костров. Люди двигались медленно, бестолково, как сонные рыбы в толще воды. Дозоры, промаявшись всю ночь в ожидании вылазки телебоев, наконец вздохнули спокойно. Звякали котлы и оружие. Кто-то острил меч, водя по лезвию точильным камнем: «Вжжжик… вжжжик…» Молодой караульщик, отлучившийся по нужде, бегом вернулся на пост. Быстро огляделся; перевел дух. Хвала Зевсу, никто не заметил его отлучки! Для порядка парень еще раз обвел взглядом лагерь — и едва не заорал.
— С врагом? С врагом сможешь договориться?
Вину, отметил Амфитрион, дядя не назвал по имени. Понимай, как хочешь: то ли брата зарезали, то ли мать покрывают. «Сам-то как думаешь? — спросил голос, очень похожий на отцовский. — Могли они зарезать ребенка?» Могли, вынужден был признать Амфитрион. Если ребенок — помеха на пути к троносу… Фигуры братьев предательски размывались перед глазами. Вместо Атрея с Фиестом возникали другие сыновья Пелопса Проклятого: Трезен и Питфей. Воин и прорицатель; благородные сердца. Стоило большого труда отрешиться от приязни к старшим, оценивая младших. «Что произошло в Писе, останется тайной. Но ты вызвался ближе узнать Пелопидов. Дал обещание отцу. Раз уж все равно задержался в Микенах…»
Нет, говорит пастух у ключа. Нет, говорит жрица Деметры. Нет, разводит руками караул близ моста. Отряд вооруженных парней? Хорошо одетых? Не видели. Если б видели, мы бы сказали.