У ванакта дергается щека. Лицо наливается дурной кровью. Ударь молния посреди зала — Электрион не заметит. Копье старшего из сыновей меняет владельца. Сына — на отца. Жало нацелено в грудь дочери. Жало дрожит от нетерпения. Копью хочется разить. Копью не дают. Копье держат две руки. Рука дяди — и рука племянника.
Мальчишек трясло. Они старались отползти подальше от сына Алкея, который, вне сомнений, сошел с ума. Упав на колени, Амфитрион бил кулаками валун — словно намеревался расколоть камень и вырвать у бессловесной жертвы сердце. Пот тек по его лицу, теряясь в усах и курчавой бороде. Запрокинув к небу всклокоченную голову, раскачиваясь из стороны в сторону, он выл, как волк, утративший стаю. Опоздал, молчали тела. Опоздал, шипел прибой. Мог бы и поторопиться, метались чайки в небе.
Рабыня вдевает серьги в уши госпожи. Серьги трехглазые, в виде тутовых ягод. Лоб Алкмены обвивает шнур с золотыми нитями. Рабыня завязывает шнур и начинает делать госпоже прическу. Волосы разделяются на мелкие пряди. Пряди заплетаются в косички. Косы собираются в узел на затылке. Очень сложно. Очень важно. Рухни небо — рабыня и глазом не моргнет.
— Перед рассветом, значит… — пробормотал Птерелай, теряя интерес к гонцу. На Левкаде, самом северном острове архипелага, серьезных береговых укреплений не было. Времени с рассвета прошло — уйма. Местные вояки либо полегли без особой чести, либо, если не дураки, отступили в горы, где стоят две крепостцы — и заперлись там. В любом случае ублюдки-элидяне сейчас заняты грабежом. А раз так…
— Вру, — вздохнул Амфитрион, и плечи его поникли. — Не хотел идти против тебя при дядях. Да и без них не хочу.