«В вакханалии нет жен и сестер, — пробился сквозь годы дедов голос. — Есть тварь бешеная, ядовитая. Подошел — рази. Иначе погибнешь.»
— Ох, я и шутник, Феодор! Не дам я тебе коров, и не проси…
Тритон показывает руками, что сделал бы с такой сестрой. Вот так, и вот так. И еще так. Если бы догнал. Если бы, вздыхает Амфитрион. Тогда и я бы сделал.
Известие о похищении друга застало Амфитриона в Орее. На корабле, пришедшем из Афин, плыл кто-то из родни басилея Эрехтея. От него сын Алкея узнал, что в афинском дворце — траур. Носить черные одежды боялись — по живому-то! Но рыдания не смолкали, считай, больше года, и Прокрида, жена Кефала, с такой силой прижимала к себе маленького Аркесия, словно и ребенка могли отобрать безжалостные боги.
Обратилась девочка-лисичка в лису-львицу с огненным хвостом. Разбросала мужей по поляне. Но крепки оказались мужи фиванские, даром что бесплодные. Встали плечом к плечу: клыки зверя? хвост из пламени? Так и копейное жало не из пуха лебяжьего! Ну-ка, отведай! Испугалась Алепо, бежать кинулась. Тут и узнали фиванцы про щедрость Диониса. Ветер отстал от бегущей Алепо. Молния, должно быть, и та отстала бы. Вернулись мужи в Фивы, отыскали слепца-Тиресия, лучшего из прорицателей. Не бейте зря ноги, сказал Тиресий. Таков дар бога: никто не сумеет настичь Дионисову Лису. И бойтесь — прогневили вы девочку-лисичку.
— Говорю же: удача моего отца. Дар Посейдона.