— С дядями, — поправил Алкей. — Сфенел тоже едет. Зачем это тебе?
Ванакту так понравилась эта мысль, что он возвращался к ней через слово. Вот, мол, велел захватить пива. Елового. Мой отец, а твой дед любил пиво. Помнишь? И сразу, смеясь: «Не бойся! Хочешь, пей вино…» А вот, мол, сыр. Хлеб. Лук. Ну и хватит. Много ли надо двум зрелым мужчинам? И, без паузы, подмигнув: «Что, испугался? Дядя свой харч в гости тащит! Ничего, я вас всех прокормлю…»
— Дед мой, — шепнул Птерелай. — Божественный дед мой…
— Сука, сказал я ей. Сука ты, дрянь безмозглая…
Они долго плакали. Обнимались. Просили прощения. Клялись друг другу в любви. Два предателя каялись взахлеб, самозабвенно. На следующий день Афины увидели прежних Кефала и Прокриду. Прекрасных, как боги, счастливых, как дети. Афинам стоило бы протереть глаза. За красотой тлел огонь памяти; за счастьем крылось чувство вины. Прокрида забыла про охоту, все время проводя с сыном Аркесием. Кефал же, напротив, дневал и ночевал в лесах, борясь с собственными даймонами. В его отсутствие некий пастух сообщил Прокриде, что слышал, как ее муж призывает другую женщину. Кажется, Нефелу, богиню облаков. А что? Заря была, настал черед облака.