Ему чудилось, что он разговаривает с Алепо. Безразличие к окружающим, улыбка бассариды, счастливой своим безумием. Движение к намеченной цели — без сомнений и колебаний. Тевмесская лисица превратилась в камень, чтобы ожить в дочери Птерелая. Любимицу Диониса нельзя было догнать; от молодой тафийки нельзя было уйти. Странным образом она заслоняла весь мир, заступала все дороги. На миг Амфитрион прикрыл глаза, и увидел кострище, полное детских костей. Белый блеск в золе. Золотой блеск на ладони. Как сказал Птерелай? «В моих волосах тогда еще не блестело золото…»
— Микенами должны править Пелопиды! Вот правильный оракул…
Я бы, пожалуй, рвался отсюда до последнего.
Присев на скамейку, Амфитрион достал из корзины круг овечьего сыра. Отломил ноздреватый, слезящийся кусок. Сжал в кулаке: на колени пролилась сыворотка. «Мы, Пелопиды…» Эхо сказанного Фиестом бродило в мозгу, странным образом превращаясь в «Мы, Проклятые…» Вот я и не Персеид, вздохнул он. Как убивать, так еще куда ни шло, как судить — ладно; а как мне сочувствовать — нет, уже не Персеид…
Жаркий шепот. Две тени сплетаются в объятиях. Ветви олив шелестящей завесой скрывают любовников от досужих глаз. Впрочем, кому за ними подглядывать? Разве что тысячеокому великану Аргосу, чьи глаза-звезды переливаются на бархате неба.