— Жди, — напомнил тирренец. — Вернусь, заберу. Хорошая дубина…
Кто-то сорвался с места. Он вспомнил парня. Ликий, сын фракийца Спартака, ходил с Амфитрионом на телебоев. Волчонок вырос в матерого волка. Ишь, бежит! Лишь бы доспех оказался впору…
— Зная твоего братца — наверняка. Идем, я не в силах ждать.
— Нас очистили, — продолжал Фиест. — Мы чужие, мы полезны. Мы ничем не знамениты, и значит, не опасны. Тебя здесь не очистят. Верь мне, я знаю. Побоятся. Ты свой, ты известен, и потому опасен. Они думают, ты метишь на тронос. Тебя не очистят нигде на Пелопоннесе. Ты — это война. Дай тебе приют Элида или Аркадия, и все решат, что там пригрели будущего правителя Микен. Ты — повод для вторжения. Такие долго не живут. Беги в Додону, Иолк, на Эвбею. Как можно дальше.
Задрав голову, он смотрел поверх старейшины. Пусть думают, что сын Алкея высокомерен. Пусть думают, что хотят. Взгляд птицей летел над стенами крепости — туда, где высились отроги могучего Айноса, сплошь заросшие черными елями. Вершину укрывала шапка облаков, сдвинутая набекрень. На юго-западе в шапке зияла прореха, являя взору блеск снегов. Говорят, там, среди льда и камней, стоит алтарь Зевса Айнесийского. Говорят, если алтарь погребен в облачном руне, золотом от солнца — Зевс спит, и видит добрый сон. Загадывай желание — сбудется.