Дальше были медь и бронза, дубленая кожа и голое тело. Жгучий пот; влажный хруст. Соль на губах. Глаза забрызгало горячим и липким. Мир оделся в пурпур. Все закончилось, а он еще рубил мечом проклятого телебоя, не замечая, что сражается с мертвецом. Рубил, колол, кромсал; отбросив меч, голыми руками вцепился в шею — убитым дышать ни к чему, а он, дурак, старался, давил, чувствуя, как костенеют пальцы…
Здесь обитают музы, которые равнодушны к неудачливым охотникам. Здесь струится Гиппокренский источник, выбитый копытом Пегаса, крылатого коня. Говорят, вода источника вселяет в людей поэтическое вдохновение. Ложь! Много дней провел Амфитрион у хрустальных струй Гиппокрены, поджидая Пегаса. Воды выпил — озеро! Ни вдохновения, ни коня. А ведь как мечталось: укротить Пегаса, обгоняющего ветер, сына Медузы Горгоны от Посейдона Черногривого — и верхом на птице-скакуне, за Тевмесской лисицей…
Чувствовалось: Сфенелу объясняться с Алкеем — нож острый. Узнает старший брат, откуда взялись под Навплией телебои, выяснит, по чьей милости он прикован к ложу — гнев Электриона покажется детской забавой в сравнении с яростью хромого Алкея. Сфенел ночами мучился бессонницей. Все думал: а я рискнул бы привязать себя к колеснице? Без ног ринуться в бой? Когда же засыпал — видел Алкея у своего ложа. И казалось — отца видит, великого Персея.
— Что-то еще? — отвернувшись, глухо спросил Амфитрион.
Агора бурлила. Спорили до хрипоты; брызжа слюной, хватали друг друга за грудки. До кулаков дело, хвала богам, пока не дошло. Впрочем, дурное дело нехитрое.
Под сандалиями Алкея хрустел песок, которым был посыпан пол.