Оскальзываясь на мокрой от росы траве, с треском проламываясь сквозь густые заросли лещины, охотники рванули на звук. Следом торопились слуги — и двое ловчих, сдерживая псов, рвущихся с поводков.
Из костра взлетает одинокий язык пламени. Блики играют на лице Персея. Расплавляют черты, как медь в горне, отливая заново. Дед раздается в плечах, бритую голову покрывают длинные, густые волосы. Тщательно выскобленный подбородок прячется за кольцами бороды.
Глупцы знают ответы на всё на свете. Глупцы спешат поделиться ими, опять же, со всеми на свете. Раз за разом глупцы попадают пальцем в небо — и хорошо, если в небо. Но мудрецы! О-о, мудрецы знают! Мудрецы даже готовы были просвещать неразумных. Увы, каждый из несметной орды мудрецов провозглашал свое. Одни утверждали, что убийцу надо очистить перед Танатом и Аидом. Ибо первому пришлось извлекать тень невинно убиенного, а второму — определять ее на постой. Недаром жертвы подземным богам сжигают целиком, не съедая ни кусочка…
Ему было стыдно. В ожидании ответа сын Алкея отвернулся, искоса поглядывая вверх, на перекрытие портика. За время его отсутствия доски эпистелиона успели обветшать. Их заменили свежим дубом. Так и я, подумал Амфитрион. Плащ новый, хозяин старый. Бедняга Кефал… Мне бы сочувствовать, а я беспокоюсь об одном: даст ли он мне копье, не знающее промаха?
— Мама! — Алкмена падает на колени рядом с матерью. — Вставай…
— Славный. Я ему: иди домой, к деду! Он мне: и не надейся. Медведя, мол, в клетке не удержишь…