— Чтоб меч не поганить! Дерьмо! Коровий навоз!
— Пелопс уважает только силу. Будь жив наш отец…
— В стаде Атрея есть баран с золотым руном. «Кто владеет этим бараном, будет править Микенами!» — заявил сегодня мой супруг. Болван! Он просто лопался от гордости.
Подойдя вплотную, он обнял Амфитриона. Так, наверное, обнимают механические слуги, выкованные богом-кузнецом Гефестом из желтой меди. Без чувств, без сердца. «Уж лучше бы он рыдал, — думал сын Алкея, слыша ровное, хриплое дыхание дяди. — Проклинал, бранился… Все было бы лучше.»
Комок встал в горле Амфитриона. Сердце рванулось прочь из клетки ребер. Не осознав до конца всей тяжести случившегося, еще не видя последствий, сын Алкея чувствовал, как вихрь судьбы подхватывает его, увлекая в пропасть. Кто-то, забывший, что значит слово «пощада», расплавил медь жизни человеческой — и теперь вливал тонкие струйки олова в клокочущий расплав. Бронза рождалась в муках. Каждое слово весило больше, чем камень в тиринфской стене. Поднять его мог лишь циклоп; произнести — самоубийца.
— Аргос даст воинов. И Тиринф. Мой старый отряд: те, с кем я бил телебоев в Орее. Микены отмалчиваются. Мой дядя Сфенел вертится, как угорь на жаровне. И добычи хочется, и мне завидует. Вот кто уверен в моей победе… Иначе чему завидовать?