Лаврик, перемазанный, как черт, выкрикнул пару заученных фраз, предлагая засевшим внутри вылезать, бросив оружие — но никакой реакции не последовало. Скупые жесты Морского Змея — и четверо с разных сторон кинулись к грузовику, двое вскочили на толстые сдвоенные покрышки, в темпе проделали пару разрезов ножами в выцветшем брезенте и спрыгнули раньше, чем над их головами просвистели пули. Двое, повторив их маневр, прянули к тенту над задним бортом, полоснули его поверху ножами, насколько удалось вытянуть руки — и спрыгнули, уцепившись за нижние края, так что под их весом подрезанный тент не выдержал и с треском оборвался напрочь… Вернее, это Папа-Кукареку грамотно упал, приземлившись на согнутые в коленках ноги, ушел в сторону от обстрела — а Страшила Мудрый обрушился, как мешок, распластался и уже не поднялся, и на спине у него намокал темным рядок пятен…
— Ты же говорил, они на такие дела смотрят сквозь пальцы.
Ручаться можно, что до этой минуты Папа-Кукареку и Пеший-Леший, как любой на их месте, втихомолку проклинали бы свою невезучую судьбу — поскольку именно им выпало, помимо прочего снаряжения, переть на горбу шведские реактивные гранатометы «Карл Густав», да вдобавок не просто «Густавы», а «двойку пятьсот пятьдесят», каковая дура вкупе с тройкой гранат весит поболее двадцати килограммов. Уж наверняка мысленно изошли на маты. Однако сейчас всем поголовно следовало лишь поблагодарить мысленно отца-командира за предусмотрительность…
— Да что ты, — безмятежно сказал Лаврик. — Мы же не звери. Женевскую конвенцию соблюдаем… иногда. Деловые предложения с твоей стороны будут?
Мазур держал автомат наготове. Остальные трое извлекли старенькие револьверы, какие можно найти в кармане практически у всякого, кто уходит за реку. Полиция по неписаным законам здешних мест к этому не цепляется, если только из них не палят на улице или в кабаке…