Напившись, вакханки пошли в пляс. Не зная, сколько мужских глаз следит за ними из мрака, они кружились, взявшись за руки, изгибали стан, запрокидывали головы, встряхивая кудрями. Пламя факелов возлюбило это движение больше прочих. Всякий раз, когда женщина трясла головой, свет обливал сиянием ее лицо. Волосы струились на ветру, беззащитное горло раз за разом подставлялось под блестящий серп луны. Ожили змеи на шеях и запястьях — чешуйчатые украшения шипели, стреляя раздвоенными язычками. Словно и не было изматывающего бега по горным тропам, тимпанов и трещоток; силы вернулись к вакханкам, побуждая к священному танцу. Кое-кто уже нашел ягнят, привязанных у источника. Миг, и животные были разорваны на части. В действиях аргивских сестер и матерей не было злобы, голода, или ярости зверя. Ягнят рвали благоговейно, верша святой ритуал. Наклонившись вперед, не замечая, что лишь рука деда удерживает его на месте, Амфитрион глядел на женщин, перемазанных кровью, на ягнячьи потроха — и видел невозможное. Тени вставали за вакханками, тени до небес: громады тел, жгуты мышц, сотни пальцев, нечеловечески мощных, рвут в клочья не ягненка — ребенка, рогатое дитя с гадюкой на шее, и кипит на огне котел с водой…