Что-то случилось со зрением. Безымянный бог-шутник крутнул реальность на гончарном круге, превращая в вазу, поворачивая к мальчику выпуклым, оливково-блестящим, женским боком. Черный лак ночи измазал все, кроме фигур. Те же налились краснотой глины — нет, живой раны! — и кончик птичьего пера ясно обозначил складки одежд и кожи, игру мускулов, гримасы лиц. Мелампа вихрем унесло от его спутников, распластав по вазе. Целитель, мужчина в годах, протягивал священный канфар, полный вина, Косматому в облике грациозного юноши. Оба были одеты в хитоны, пестрые, как луг весной. В руках Косматый держал тирс; Меламп — ветвь гранатового дерева. От них, хоронясь за колонну, увитую змеями и увенчанную треножником, ползла прочь синекожая женщина, чьи волосы — буря, а взгляд — бездна. В ее чертах, искаженных страхом, узнавалась Лисса — богиня безумия, рожденная из крови оскопленного Урана-Неба. Вокруг же ликовали сатиры, похожие на аргосских юношей, как родные братья; еще дальше начинался орнамент — волны, кудрявые барашки над пучиной, где дремлют чудовища…