— Двести человек? — Амфитрион с презрением цыкнул через губу. — А тысячу не хочешь? Горгона всех в камень! Целую армию!
Он прикинул еще разок. Ошибка исключалась.
— Рискуешь, фессалиец. Я не расположен к шуткам.
Перун Громовержца, ударь он ночью во дворец, объятый сном, исполин-гекатонхейр, восстань он из недр земли с целью разрушить акрополь, второй потоп, залей он Арголидскую долину — все напасти, вместе взятые, учинили бы меньший переполох, чем этот безумный вопль.
— А ты, ванакт? Многие ли могут сказать о себе то, что я сказал о моем брате Бианте?
Остановившись, он глянул туда, где звучал рык. Но если ноги верно служили Эхиону, то зрением он не мог состязаться с Тритоном, выросшим на ладье. Парень зыркнул из-под козырька ладони, охнул, бросил дубину, словно ее тяжесть мешала Тритону взлететь — и рванул так, что спарт почувствовал себя не стариком, а мертвецом.