— Нельзя, — отрезал Кефал. — Он нас запомнит.
Амфитрион приободрился. В детстве сомнения невыносимы. Нужно обрасти толстой корой, нацепить броню годовых колец, чтобы не сломаться от самой возможности двух выходов из положения — даже если у тебя такое обоюдоострое имя.
— Но я вижу, что ты останешься ванактом Аргоса. В любом случае. Это тебя устраивает?
Орали под крышей воробьи, заглушая бормотание педагогоса. Тени домов скальными уступами громоздились по краю площади. Ослепительной белизной сиял храм Пеона. Все было, как раньше — и в то же время иначе. Мир сдвинулся с места и замер в нерешительности. Качнуться обратно? Двинуться дальше?! Практичная натура Кефала восставала против нового знания. Юноша уставился на Эхиона. Ноги спарта — жилистые, загорелые до цвета темной бронзы. Тень спарта — обычная тень. И падает, куда положено…
— Ты чего кричишь? — спросил дедушка Персей. — Голова болит?
Фигуры, украшавшие бока чаши, над которой трудился дядюшка Сфинкс, блестели от черного лака. Глину еще не обожгли, а всего лишь подсушили. На буром фоне, обещавшем приобрести яркость в печи, аспидно-темные пятна смотрелись не лучшим образом. Трудно было понять, кто здесь изображен. Время от времени карлик брал резец — и добавлял штрих-другой.