Увлечен зрелищем, мальчик не заметил, когда на колоде, между ним и Леохаром, уселся болтливый раб-педагогос.
Змеи осыпались вниз, к ногам Лукавого. Часть расползлась прочь, часть поглотила трясина. Давно сгнили маки, рожденные асфоделями. В лучах рассвета красная медь ступеней горела костром. «Моя мать, — вспомнил Персей слова Косматого. — Дура! Твоя мать тоже дура? Мне кажется, отцу нравятся такие…» Он закрыл глаза. Не помогло. Под веками жгло. И все чудилось: хрупкая фигурка бредет за сыном, вернувшимся спустя многие годы. Сыном, что уводит мать из-под земли на Олимп.
— Дедушка! — не выдержал мальчик. — Косматый предупредил Кефала, что тебе грозит опасность! Мы думали, он врет…
— Она за детенышей титана порвет! Уходим, тихо…
— «Этого нашего» зовут Эхион, — перебил Кефал. — Мало ли, что его задержало? А кроме него, никто не знает, что мы здесь. Вы тут до осени сидеть собрались?
Гости галдели птичьим базаром. Больше прочих усердствовали приятели женихов. Они наперебой сыпали плоскими шутками — и сами же над ними смеялись. Довольный Биант веселился от души. Меламп выглядел потерянным. «Кто все эти люди?» — читалось на его лице. Удивляясь переменам в облике фессалийца, мальчик не знал, что последние дни окончательно выбили Мелампа из колеи, преподнося все новые сюрпризы. Мало того, что он теперь не змей и не провидец; что под его руководством возвели храм Дионису, и сейчас строят второй — совместный, Диониса Хиропсала и Афродиты Урании! Вдобавок они с братом уже третий год живут в Аргосе. У каждого имеется дом и прислуга. Братья-Амифаониды — уважаемые люди! Обзавелись кучей друзей — тех самых, что галдят вокруг… Самое мерзкое, что в памяти Мелампа начали смутно проступать события двух лет, которых никогда не было. Или все-таки были? Кто сошел с ума — он или мир?