— Нет. Одни говорят, их Гермий превратил в птиц. Другие — что не Гермий, а сам Косматый. И не в птиц, а в летучих мышей. Многие верят.
Тритон, не моргая, смотрел на мальчика. Низкий лоб дурачка собрался морщинами — мертвая зыбь качала одинокую ладью-мысль. Чувствовалось, что мнение Амфитриона для него очень важно. Какие волны ходили в сознании тирренца — загадка, но Амфитриона он возносил на высоту, плохо объяснимую даже для Дельфийского оракула.
— Не нравится мне здесь, — Кефал принюхался. — Зверем пахнет.
— Что произошло между тобой, — спросил он, — и Медузой? Там, на западе?
— Я знал, что ты предложишь мне. Были колебания, были и угрызения. Все прошло, ванакт. Холодный, скользкий расчет. Я сделаю то, что ты хочешь. Ты дашь мне то, чего хочу я.
— Мышонок не обидится. Ему нет дела до тебя, дурачок. Я, возможно, заинтересовал бы его… Увы, клятва есть клятва. Явись он сюда, прижми меня к братскому сердцу — и бегом спать мертвым сном! Нет, Аполлон далеко, на Олимпе…