— А правда, что раньше так Медузу рисовали?
Раб-педагогос разливался соловьем. Он из кожи вон лез, живописуя достопримечательности Аргоса — не считая провала, темного во всех смыслах. Восхищение боролось в Амфитрионе с усталостью. Ночь под открытым небом аукнулась жесточайшей простудой. Ломило кости, в висках колотились злые молоточки; текло из носа. Мальчик крепился, не показывая вида. Еще запрут лечиться… Горячее молоко с медом, отвар тимьяна: бр-р-р! Дед, по счастью, мало интересовался самочувствием внука. Сразу по прибытии в Аргос молодежь — под охраной Эхиона — отправили на все четыре стороны, то есть гулять, а Персей заперся с аргосским ванактом.
Оба спрятались в тени ближайшего портика. Трухлявое дерево колонн изъели жучки и оплел вездесущий плющ. Доски эпистелиона рассохлись и растрескались. Стрелы солнечных лучей пробивали их насквозь. В резных капителях колонн, отчаянно чирикая, ссорились воробьи. Вниз сыпался мелкий мусор.
— Знаю. Я ждал, пока он уйдет. Он мог оказаться не таким приветливым, как ты. Вмешательство! В личную жизнь! — и мертвый сон распахивает мне объятья. Зря все-таки папа разбрасывался клятвами…
Казалось, он спасается от погони, хотя никто его не преследовал.
— Смертная стала богиней? Разве так бывает?