Я улыбался, говорил комплименты, целовал ручки, обещал посетить их дома, но мысли мои были далеко от них. По прибытии домой меня всегда ждало письмо от Янианны, и я долго сочинял ответ, что порой было для меня сплошным мучением: писал на имперском языке из рук вон плохо, а доверить такое дело никому другому было нельзя.
Мое новое приобретение, молодая резвая кобылка, названная Мухоркой в честь моей первой лошади этого мира, была не аргхальской породы, но Ворону, тому, что с хвостом, она очень понравилась.
– Как же так, ваша милость, – недоуменно спрашивал меня Прошка, – даже вайхи, наверное, не такие злодеи.
– Я не смогла бы тебя унести, ты тяжелый.
Господи, да я даже дышать в твою сторону боюсь, – настолько ты прекрасна.
Наконец зазвучала музыка, и водевиль начался. Постановка то и дело прерывалась взрывами смеха, но, внимательно следя за реакцией зала, я заметил, что смеялись не все. По всей вероятности, кто-то узнавал себя, но это было чистым совпадением: мы с автором таких целей перед собой не ставили.