Врет. Как есть, врет. Видать куражиться начал, а кузнец все еще до конца не осознал, что уже не волен в действиях своих, ну и приложился ладошкой. Именно ладошкой, иначе и быть не может. Но тут дело такое. Савося вольный, он может куражиться как захочет, может даже ударить холопа и случись, то ответ ему держать перед хозяином, но не перед рабом, а тому в ответ дозволительно только поклоны земные бить или пожаловаться своему господину. Но опять таки, слово вольного против слова даже дюжины рабов, всегда перевесит. Такие законы.
Повсюду грязь, разве только испражнений нет, но это скорее всего потому что, на улице есть и нужник и места предостаточно для того чтобы нагадить и не быть при этом на виду у других. Западники те никогда не стеснялись и могли справить нужду хоть при все честном народе, у славен к тому отношение было особым, если кто увидит стыда не оберешься.
Как и следовало ожидать, ночь застала его в лесу. Он продолжал двигаться пока мог вообще хоть что-то разобрать, но в конце концов в очередной раз споткнувшись понял, что получить лишнюю толику неприятностей, в виде растяжения или чего доброго и перелома, он может вполне, а вот сильно сократить путь, это навряд ли. Поэтому слегка сойдя с дороги, в последнем сумеречном свете он облюбовал местечко достаточное для разведения костерка, много ли надо, и принялся собирать хворост. С топливом проблем вообще не было никаких, место для стоянки купеческими караванами не облюбованное, жилья поблизости нет, потому и хворост изводить некому.
— Андре наповал, о Генрихе позаботится Жак, с такой раной ему все одно не выжить, только помучается перед смертью.
— Да, — едва слышно пискнула она. На что Волков довольно кивнул и направился к стойке.