— Ладно! — снова крикнул он и решительным шагом подошел к первой клетке.
— Может, раны зализывают? — мрачно предположила она. — Может, и не вылетят сегодня. — Ее глаза стрельнули в Андрея. — И тогда все это бесполезно.
К краям вырубленного в реке ущелья осторожно подходили лодчонки. Гребцы перегибались через борт, прикидывали на глаз расстояние от стенки до стенки и возмущенно качали головами. Водяные балагурили и хохотали.
Я приобрел привычку бродить одиноко после наступления ночи, когда город затихает и погружается в себя. Я хожу как незваный гость, в его солипсистском сне. Я вышел из тьмы и питаюсь тьмой. Ослепительная яркость дикой пустыни становится похожа на легенду, которую я слышал когда-то давно. Я становлюсь ночным существом. Мои представления о жизни меняются.
— Реффлик, Лин, — сказал он. — Пора мыться.
Нежные крылья были скатаны в рулон, растрескались при изгибании. От них большими чешуями отваливалась прозрачное вещество. Айзек попробовал их разгладить. Подушечки дрожащих пальцев задевали за трещины. Из его рта рвался протяжный звук. На единственной ноте. Вибрирующий стон. Он снова порылся в конверте и вынул сложенный вчетверо лист бумаги. Отпечатано на машинке. Вверху шапка — то ли шахматный узор, то ли какая-то мозаика. Читая, Айзек тихо заплакал.