Но когда они оставляли телесную оболочку корчиться, кататься и пускать слюни на утопающей в тенях мостовой, когда исчезал острый голод и поглощать пищу можно было уже медленней, ради удовольствия, крылатые существа становились любопытны.
Я буду брести и ночь и день. Я вернусь по мною же когда-то оставленным в тени железной дороги следам. Я исхожу вдоль и поперек весь этот чудовищный, топографически абсурдный город и найду улицу, что привела меня сюда, разыщу узкие кирпичные каналы, которым я обязан своей жизнью, своим «я». Разыщу бродяг, с кем делился пищей, разыщу, если они еще не умерли от заразных хворей, не убили друг друга в драках за провонявшие мочой башмаки. И они станут моим племенем — раздробленным, слабым, лишенным надежды, и все же — племенем. Сначала им не было никакого дела до меня, но после того, как я несколько дней проблуждал вместе с ними, а еще час-другой напоказ, преодолевая мучения, махал деревянными протезами, они начали проявлять ко мне вялый интерес. Я ничем не обязан этим унылым существам с отравленными алкоголем и наркотиками мозгами, но я снова их найду, ради себя, а не ради них.