Лубламай наклонился, чтобы заглянуть в стеклянное окошко на передней панели одного из резервуаров.
Айзек приготовил себе бутерброд с ветчиной и чашку холодного какао. Он не любил Вермишенка по целому ряду причин. Одна из них была политической. В конце концов, биомагия — всего лишь изящный способ разделять и соединять плоть в совершенно неожиданных сочетаниях, манипулировать ею в границах, диктуемых лишь собственным воображением. Айзек бы не удивился, если бы вдруг выяснилось, что некоторые из исследований Вермишенка производились в карательных мастерских. Вермишенк считался непревзойденным скульптором по плоти.
Но воспоминания, хоть и поблекшие, не отпускают меня.
Они отступали, пока не уперлись в пять крупных бесстрастных конструкций, которые молчаливо выстроились позади них в шеренгу. Айзек обернулся, понял, что убежать не удастся, и быстро глянул на подбирающегося к нему человека. Чудовищное выражение сосредоточенности на лице калеки не изменилось, когда он гостеприимно раскинул руки.
Клетки, как и раньше, громоздились на подвесной галерее склада. Отовсюду по-прежнему разносилась какофония: визг, шипение и птичьи крики; однако количество пленных существ заметно поубавилось. Многие загончики и клетки пустовали, их дверцы были распахнуты. Оставалось менее половины того, что здесь хранилось изначально.
Голова моталась на длинной шее, из горла рвался придушенный писк, язык распух и выскользнул изо рта Лин. Сгустки сознания, которое мотылек пытался выпить, застряли у него в горле. Он в ужасе, в отчаянии схватился за кнут. Он вертелся, дергался, махал лапами…