Ткач легко ступал по мировой паутине, прыгал по нитям метареальности, что соединяли каждое мгновение с другими.
— Я не знаю, — медленно ответил Айзек. — Но думаю, что да. Ручаюсь, лучшего, чем я, тебе не найти. Я не химик, не биолог и не лекарь… Я дилетант, любитель. Думаю, что я…
Лин ждала, когда ее друзья покончат с приготовлениями. Она потягивала сладкий чай из губки и думала о том засахаренном яблоке. И терпеливо ждала, когда же они пойдут на ярмарку.
Звучали и другие речи на улице. Некоторыми языками он не владел. Узнал перрикийский и феллидский и сложные модуляции низкого цимекского.
Лубламай наклонился, чтобы заглянуть в стеклянное окошко на передней панели одного из резервуаров.
Айзек приготовил себе бутерброд с ветчиной и чашку холодного какао. Он не любил Вермишенка по целому ряду причин. Одна из них была политической. В конце концов, биомагия — всего лишь изящный способ разделять и соединять плоть в совершенно неожиданных сочетаниях, манипулировать ею в границах, диктуемых лишь собственным воображением. Айзек бы не удивился, если бы вдруг выяснилось, что некоторые из исследований Вермишенка производились в карательных мастерских. Вермишенк считался непревзойденным скульптором по плоти.