Но он больше не верил себе. Время самооправданий закончилось. То, что он сделал, было непростительным. И она была права, презирая его. Скольких братьев и сестер, отцов и матерей он арестовал? Чем он отличался от человека, которого считал своим нравственным антиподом, Василия Никитина? Или разница состояла лишь в том, что Василий проявлял бесчувственную жестокость, а он сам — жестокость идеалистическую? Одна разновидность жестокости была пустой и равнодушной, тогда как другая — принципиальной и претенциозной, искренне полагавшей себя разумной и необходимой. Но на самом деле различий между ними не существовало. Неужели у Льва недоставало воображения, чтобы понять, во что он впутался? Или же все обстояло намного хуже — он и не пытался представить весь этот ужас? Он старательно гнал от себя подобные мысли, запрещая себе думать об этом.