А Лев не мог просто взять и объявить о том, что обнаружен труп еще одного ребенка. Для начала ему требовалось доказать, что Варламу Бабиничу ничего о нем не известно. Спасти его можно было только одним способом: воспрепятствовав следственным действиям, которые милиция проводила в отношении своего главного — и единственного — подозреваемого. Однако именно от этого Нестеров и предостерегал Льва. К тому же уголовное дело было бы возбуждено без наличия подозреваемого: уголовное дело против неизвестного лица или лиц. Проблема осложнялась еще и тем, что Бабинич сознался. К делу почти наверняка подключатся местные оперативники МГБ, когда узнают, что милиция поставила под сомнение признательные показания. Последние считались краеугольным камнем системы правосудия, и их неприкосновенность и нерушимость следовало защитить любой ценой. Если кто-нибудь узнает о втором убийстве до того, как Лев сумеет доказать непричастность к нему Бабинича, то власти могут решить, что легче, проще и безопаснее слегка подредактировать признание и скормить подозреваемому недостающие подробности о том, как несколько недель назад он зарезал в лесу, неподалеку от вокзала, еще и тринадцатилетнего подростка. Подобное решение проблемы выглядело бы изящным и эффективным. Более того, оно никого не расстроило бы, включая самого Бабинича, который даже не понял бы, что на самом деле происходит. Единственный способ гарантировать, что сведения о втором убийстве не просочатся наружу, заключался в том, чтобы Лев хранил молчание. И он молчал. Вернувшись на вокзал, он не стал поднимать тревогу или вызывать на место преступления старших офицеров. Он не доложил об убийстве и не принял мер к охране места преступления. Он не стал делать вообще ничего. К изумлению Раисы, он и ее попросил никому ничего не рассказывать, пояснив, что сможет увидеться с Бабиничем не раньше завтрашнего утра, а это означало, что телу придется пролежать в лесу еще одни сутки. Лев не видел другого выхода, если хотел, чтобы парень мог рассчитывать на справедливое рассмотрение его дела.