Там, за столом, ещё ложку не окунумши, парень молодой крестится. Бендеровец,{8} значит, и то новичок: старые бендеровцы, в лагере пожив, от креста отстали.
— Стой, …яди! — Хромой орёт и палку поднял на передних. — Осади! Сейчас кому-то …бальник расквашу!
И так всё смешалось, кислое с пресным, что уже конвой зэкам не враг, а друг. Враг же — та колонна, другая.
Шухов встрепенулся (он и ждал так, что Цезарь сам ему предложит), одной рукой поспешно благодарно брал недокурок, а второю страховал снизу, чтоб не обронить. Он не обижался, что Цезарь брезговал дать ему докурить в мундштуке (у кого рот чистый, а у кого и гунявый), и пальцы его закалелые не обжигались, держась за самый огонь. Главное, он Фетюкова-шакала пересёк и вот теперь тянул дым, пока губы стали гореть от огня. М-м-м-м! Дым разошёлся по голодному телу, и в ногах отдалось и в голове.
Шухов от Кильдигса близко стоял, показал ему на Дэра.
Это верно, кряхти да гнись. А упрёшься — переломишься.