Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три.
Днём его вызовут без помех, хоть три часа держи, никто не видел, не слышал.
Прикурил в сенях и вышел на крыльцо. «Волчье солнышко» — так у Шухова в краю ино месяц в шутку зовут.
— Гражданин начальник! А иначе его не вымоешь. Въелась грязь-то…
Сейчас бы исправили подъёмник — можно б и шлакоблоки им подымать, и раствор.
Они прошли мимо высокого дощаного заплота вкруг БУРа — каменной внутрилагерной тюрьмы; мимо колючки, охранявшей лагерную пекарню от заключённых; мимо угла штабного барака, где, толстой проволокою подхваченный, висел на столбе обындевевший рельс; мимо другого столба, где в затишке, чтоб не показывал слишком низко, весь обмётанный инеем, висел термометр. Шухов с надеждой покосился на его молочно-белую трубочку: если б он показал сорок один, не должны бы выгонять на работу. Только никак сегодня не натягивало на сорок.