Пилькевич уселся на продавленный стул, сдвинул в сторону какие-то рапорта и утвердился локтями на командирском столе.
— Это хорошая мысль, уважаемый. Думаю, пока вы отдохнете с дороги, мы сможем принять решение.
Коно, пёсик, чего нервничаешь? Сейчас всё упакуем, и домой, в Лагерь. А то тут бяшам совсем кушать нечего. Потерпи немножко, я уже вьюки привязываю. Андрей пока доест. Он у нас болен, его нужно мясом кормить.
Короче, еда в котелке, спальник на месте. Дядь Борю не будить! Если сам проснется — накормить. И никуда не ходить! Ищи потом вас по всем Фанам! Сюда скоро дед придет, он с тобой разберется! А уши я тебе внизу отрежу, а то идти не сможешь!
— Нет, сгорели мои архивы, — смутился Пилькевич. — Да они и были очень неполными.
Если же нет, в следующем году машина пригодится. А остальное еще раньше. Но не раньше осени, когда джигиты баши уже забудут о тебе. Или когда от Бодхани останется только обглоданный шакалами труп. Ты сказал много, урус, но не все. Но мудрому и не надо многого…