Нельзя было больше терпеть. Я извинилась перед матерью Джемиле и сказала, что больна и не могу остаться.
Так она говорила обычно, когда я приставала к ней с какой-нибудь просьбой. Но тогда мне показалось, что этими словами она хочет сказать: «не хватит ли наконец?!»
Я не присутствую, когда Хайруллах-бей делает раненому перевязки. Не потому, что у меня слабые нервы (мне ежедневно приходится сталкиваться с более ужасными вещами), — просто я вижу, что мой взгляд приносит ему больше страданий, чем если бы до его раны дотронулись ножом.
— Ты думаешь, я не понимаю твоей хитрости, коварная девочка? Ты нарочно щекочешь козлёнка.
— Ну, а болезнь мамы?.. Ты это придумала?
Больше я не видела Мунисэ. Меня увели, уложили в постель и оставили одну.