– Это другое. Не то! Даже когда обед приносит, все равно: треугольник юбки, треугольник мантильи. Все – работа ткача, белошвейки, кружевниц… А от своей кровиночки разве голос.
Значит, обижаться матросу не приходится: негоже при таких девицах вольности себе позволять. Наказывать его тоже нет нужды – кто знал, что у разглядывающей океанские валы – глаз на затылке? Меж тем выяснилось, что у девицы есть земляки на борту, и не только из пассажиров. Набежали, сбились кучей… Даже баски. Это на полуострове астурийцы им кость в горле, а на корабле – соседи. В Америке вовсе не разлей вода станут, зато начнут задирать нос перед теми, кто рожден уже в колониях.
Вот и все. Тяжелая карета, не скрываясь, гремит возле парадного подъезда. Обещает писать? Обязательно, но чужой рукой, чтобы не выдать себя почерком. Правильно… А руки у нее прежние, равно привыкшие к мечу, перу и ступке для перетирания лекарских зелий. Остается надеяться, что в новой жизни девочке больше пригодятся два последних умения…
– Именно. Но, Антонио, не вздумай вякнуть это на военном совете!
– Будет исполнено, сеньор. Только… у нас такие высокие девицы не служат. Разрешите использовать вещи госпожи?
Не обижен. Хорошо. Действительно, де Эспиноса. Кажется, в Монтанье и Астурии иные рождаются для королевской гвардии. И с чего этого потянуло в сутяги? Что ж, место уличного судьи – отличный способ совместить крючкотворство с кровопролитием.