Капитан Джон Ратледж. Как всегда, элегантен – несмотря на перепачканный рыжим рукав.
Слова. Всего лишь слова, добравшиеся до тебя за тысячи миль, через недобрые моря и перекопанные линиями траншей земли.
Над мачтой одного из целых – и приставучих! – французов вьется сигнал. Раньше не было… Трампы начинают расползаться в стороны. Значит, это «конвою – рассредоточиться»? Что ж, половина дела сделана. Теперь нужно успеть убедить побольше транспортов, что им в одиночку ни до Европы, ни до той же Ямайки не добраться. Обратно в Мексику или на дно!
Прежде, чем Томас оторвал солдат в синем от вожделенной кукурузы – а три месяца назад они овощным концентратом брезговали, – прошло три часа. Три решающих часа. Армия Теннесси, сбивая ноги, перекрыла путь. Идти северянам некуда.
Цепь подвигается вперед – неторопливо. Непривычно – не чувствовать рядом плеча товарища. Идешь, словно в одиночку. Руки крепче стискивают еще холодную винтовку. Пересвист свинца почти не производит впечатления на людей, привыкших слышать влажный треск, с которым пуля рвет тело соседа. Да и ядра чаще поднимают в воздух клочья земли, чем тела, мгновение назад бывшие товарищами. В иных головах свербит: «Какого черта эти умники заставляли нас смыкаться? Наступай мы по-старому, янки перебили бы половину…»
Что делать? Ну… позориться так позориться. Палец тыкает в одну из непоняток.