– Понимаю, – у капитана-мысгорновца девятнадцати лет – нет выше подвига для парусного моряка, чем прорваться из Атлантического океана в Тихий сквозь бесконечный встречный шторм – уголки губ подрагивают. Ничего, сейчас пилюлю сменит конфета… да что там конфета – торт.
А вот и письмо. То, которое Адам Филиппович Мецишевский перечитывает, наверное, в десятый раз. Пытается отыскать в душе хоть какие-нибудь чувства, кроме смешанного с разочарованием удивления, да горькой, детской обиды. Такой пронзительной, что слезы на глаза не наворачиваются: плакать нужно кому-то, а кто пожалеет, когда самый близкий человек, оказывается, понимает тебя не больше, чем ножка от стула, и куда меньше, чем подушка. В которую ты и разревешься, как только добежишь до кровати.
Обычное титулование механик – сам вполне «благородие», даже «высоко-», целый подполковник по адмиралтейству – повторяет и подчеркивает. Намекает, душа трепетная. Мол, не будь ты монаршим отпрыском…
Услышали. И, как привыкли на полигоне, послушались. Зазвучали команды – правильные, не девичьи выдумки.
– Что случилось, мисс? – вот и их командир. Нашел время и для нее.