Скрежет тормозов. Склизкая насыпь. Люди, еще недавно лишь чуть помятые, в мгновение ока обращаются в изгвазданные по уши фигуры. Чехлы долой! Ричмонд нашел достаточно флагов, которые теперь, освященные вражескими пулями, превратятся в боевые знамена.
Со скуки бесились и другие гардемарины, и не все проказы минули стороной Николая Федоровича. Только шутки Алексеева изобретательней, внезапней. Да и «полировали» его адмирал с капитаном аккуратней, чем прочую молодежь. А потому нахал решил, что занимается делом вполне допустимым, и продолжил изводить жертву. До самого производства. Потом стало как-то не до скуки: в училище артиллерийское дело давали не настолько полно, насколько хотелось бы. Пришлось изучать наставления, бегать с просьбами разрешить практические стрельбы. И ведь дозволили! Пары разводить не разрешали, из-за чего от эскадры постоянно отставали то «Витязь», то «Алмаз», то «Варяг». Но одной туманной ночью кормовой плутонг флагмана потратил несколько половинных зарядов. И это тоже сказалось на отношении.
Англичанин остается невозмутим. Знаменитая неподвижность верхней губы… Или все-таки чуть треснула?
Выбор ясен… но союзники дышат на ладан. Не врут! Алексеев охватил руками голову. Именно знакомство с Бертой позволило ему заглянуть в статистику. Такого не подделать… просто не додуматься. Конфедерация перекрыла любые теоретические пределы мобилизации в четыре раза – и все еще не голодала и продолжала сражаться. Россия, увы, на такое близко не способна. Даже под железной рукой Николая Первого – она не выдержала и десятой части той нагрузки. Да и в эту войну… И миллиона не мобилизовали – беспорядки. Хуже, чем янки.
– А к тому, что нас они уничтожили семь раз. И не поленились внести в журналы. Я их видел.
– Ла Уэрта. Отправьте кого-нибудь на станцию, пусть поторопят Чарлстон: мне нужны снаряды, семь дюймов. Полный боекомплект… Докладывайте.