Лесовский поискал в сердце подъем, который следовало бы ощущать защитнику Отечества от того, что, наконец, настала в нем нужда, – но обнаружил лишь глухую тоску. Снова коалиция! Совсем как тогда, под Севастополем. Надеялись на прибежище в американских портах, чтобы из них выйти на торговые пути и так разорить врага. Не вышло. Теперь осталось – воевать, как есть. Без баз, без надежды. И, в общем, без толку. Но экипажам лучше об обреченности не думать.
О том, до какой степени прав их наставник, контр-адмиралу Лесовскому суждено было узнать здесь, на входе в Чарлстонскую гавань.
– Полковник, артиллерист? Отлично. Видите – я здесь, но не при корпусе. Придется поработать ополчению… У меня не хватает командира бригады. И эту дыру заткнете вы! Черт, почти как в шестьдесят первом…
Конечно, можно было бы встать и зрелищней: с машиной на полном до конца, с водой, вскипающей за кормой от реверса… Но есть такое слово: кавитация. Такое упражнение способно повредить винт, шестерни привода и, главное, машину. Винт – это медь и долгие недели, если не месяцы, ожидания заказа из Ричмонда. Шестерни может починить завод Уэрты, но – вместо пушек. А машина… Ее восстановить некому. Так стоит ли могучему крейсеру мучиться одышкой? Может быть, на «Виргинии» именно долихачились? Право, странно – первый южный броненосец при постройке располагал машиной в состоянии, близком к идеальному. А все отчеты о бое пестрят упоминаниями о поломках в сердце корабля.
Тем более там, далеко, в море – смотрят сквозь щели рубки веселые карие глаза. Мичман русского флота. Мистер Алексеев – для нее, вслух. Про себя… про себя тоже. Друг, такой же, как и мистер Сторм. Конечно, в своем роде. Этот не будет критиковать Юг – он в гостях. Зато он может хоронить недостатки в цветнике перед ее домом. Может остаться ночевать после совещания, прямо в кресле, и ему придется принести плед. Может рассказывать истории из морской жизни, и руки будут красноречивее, чем голос.