О том, что война когда-нибудь закончится, дочь пока не думает. Тогда братья оставят боевые корабли, а национализированный завод вернется в семью. И Берте ничего не останется, кроме как, запоздав на несколько лет, искать мужа. Что до красоты, то без детской непосредственности ее милое личико превратилось в лик античной статуи. А на статуях, как известно, не женятся… Но если дома мать молчит, это не означает, что она не обронит словечко-другое, навещая подруг. В особенности тех, у которых нет дочерей на выданье.
Дружные щелчки по толстому дереву, глухие удары о тюки хлопка. Долгий визг рикошетящей пули. К кому-то зовут врача. Но шестихоботное рыло – без команды – ведет вдоль ветвей облако из щепок, листьев и росы. Вот вниз упало тяжелое. Снайпер? Неважно. С берега снова летят пули, но свинцовый ливень он встречает под крышей.
И какая разница, если недавно ровные бока броненосного крейсера покрыты горелыми пятнами и выбоинами, сквозь которые, словно солома из рваного тюфяка, лезут острые щепы? Внизу-то хуже. Никакая вентиляция не спасает. Железо кусается жаром. Вот потому никаких босых ног, обычных на деревянных кораблях, и старший помощник нарушение обычаев не то что не пресекает – поощряет.
– Упадет, а вместе с ней и способность пробивать броню, – кивнул Уэрта, засовывая руки в рукава поданного личным слугой мундира, – но чем длинней ствол, тем меньше. То есть делать таким образом мортиру – глупо, гаубицу или колумбиаду – допустимо, а пушку – можно, если она не крепостная. Или если у тебя не хватает металла – вот как у нас…
Рука корпусного генерала армии КША Стюарта Мэрилендского – не путать со знаменитым Джебом – разжалась, выронив влажные комья туда, откуда он их взял. Не стоит себя обманывать. Он не вернется в родной город… Никогда!