— Собираешься, — заверил Бабкин, по-прежнему державший пальцы сомкнутыми у него на шее. — Ты просто сам еще не знаешь, что собираешься.
Она подняла на него серые глаза, которые, казалось, изменили цвет: из глубоких, зачаровывающих, как озерная глубина, стали цвета долго лежавшего пепла.
Начало июня выдалось на редкость дождливым. Потоки воды словно пытались смыть стекла, чтобы ворваться в квартиру и устроить наводнение, город плыл, и отражения домов в лужах дробились и расплывались под натиском дождя.
Прохоров решил, что ответы на эти вопросы следует искать где угодно, но только не в этой квартире, а каждая секунда раздумий приближала его к вероятности не выбраться отсюда в ближайшее время. Он скользнул к двери, постоял, прислушавшись, и приоткрыл ее. Коридор был пуст. Из соседней комнаты слышались неразборчивые голоса, и Прохоров быстро прошел мимо нее, стараясь ступать бесшумно. Плечом он задел висевшую на стене фотографию в рамке и едва не уронил ее, но в последнюю секунду поймал и осторожно придержал, матеря хозяина квартиры: лучше бы картины вешал — они тяжелые, их уронить куда сложнее.
— Ясно. — Безжизненным голосом проговорила она, когда в трубке закончили. — Все понятно. Спасибо, что предупредили, Семен Аркадьевич.
Она негромко рассмеялась, откинув голову назад.