Николай пропустил обед, отмахнувшись от жены — сейчас он воспринимал ее как почти незнакомую назойливую бабу, мешающую закончить фигурку, — никак не отреагировал на появление Мишки Левушина, пришедшего разузнать, как дела у приятеля. Николай краем уха слышал доносившиеся до него отголоски скандала — Фаина визгливо выговаривала Левушину что-то об алкоголиках и смерти под забором, — но они задевали Хохлова не больше, чем гавканье собак через пять дворов. Единственное, что имело значение, — фигурка в его руках. Она оживала. Линии ее тела были почти совершенны. Он чувствовал, что получается то, что должно получиться, и его охватывало странное ощущение счастья и тоски одновременно.
Илюшин потоптался на дороге, сам не зная, почему не идет дальше. Дом ему нравился, но он знал, что в таких домах не принимают постояльцев. Ему нужно было искать маленький покосившийся домишко с одинокой старушкой, которая обрадуется и лишним деньгам, и возможности вволю поболтать с новым человеком. К тому же старушка могла помнить те времена, когда сюда приезжал Олег Борисович Вотчин.
— Кажется, все на месте. — Катя растерянно обвела взглядом нагромождение полотен. — Даже иконы. Странно…
Кошелев издал звук, отдаленно напоминающий рычание.
— Я хочу родить ребенка. Ты же понимаешь — если я забеременею, а на работе у меня начнутся новые стрессы, это может плохо окончиться.