Пока Бабкин искал в Интернете крупную карту, все напряженно ждали.
— Будете забирать ее из моей квартиры, скажем, без двадцати восемь, и к восьми возвращаться. Но обязательно каждый день, и в выходные тоже!
— Вы не хотели говорить мне правду, потому что я была вам нужна, — с тихой яростью ответила Катя. — А вовсе не потому, что Артур меня любит. Вы и свою семью постоянно увещевали обращаться со мной поласковей, потому что боялись, что у меня кончится терпение и я уйду. И кто бы тогда стал кормить вас и вашего ненаглядного сына? Уж конечно, не Седа!
— Но тогда в музее им должны были назвать и фамилию Вотчина!
Ей стало стыдно. Не таким стыдом, который она испытывала, представляя Таможенника раздетым, а другим — горьким, противным. «Гадость какая», — отчетливо сказал внутренний голос с оттенком брезгливости, и Катя покорно согласилась с ним. «Гадость, правда. Я больше не буду», — пообещала она.
— У меня для тебя подарок есть. Хороший. Может, хоть тебе от него веселее станет.