Николай Хохлов не маялся похмельем. Голова его была ясной, и вот уже два часа он занимался очень странным, с точки зрения его жены, делом: вырезал из дерева какую-то игрушку.
Женщина приветливо улыбнулась. Она была стройная, сероглазая и рыжеволосая, и кончики пушистых рыжих волос торчали из-под капюшона. У нее было нежное, какое-то нездешнее лицо. «Несовременное, — сформулировала для себя Катя. — Как будто с картин Боттичелли сошла».
— Мамочка… — жалобно сказала девушка. — Разве так бывает? Ничего, ничего, я сейчас полежу и поднимусь. К первой паре не успею, значит, приеду ко второй…
— Не его, а ее. Это девочка. Кстати, ее зовут Антуанетта.
Она ободрала кожу об колючие ветки, но в конце концов нашла то, что искала, когда уже решила, что фигурку подобрали деревенские ребятишки.
Двое суток спустя Катя вошла в квартиру на пятом этаже — серую, с ободранными обоями и пузырящимся линолеумом. Ее качало после выматывающей поездки в раздолбанном «жигуленке», невыносимо хотелось спать. Она прошла в большую комнату, не прислушиваясь к армянской речи, на которую перешли Артур с сестрой и матерью, и осмотрелась по сторонам.